
Мне уже как-то приходилось писать об этих трёх памятниках – проекте статуи Дзержинскому на Лубянке работы Веры Мухиной, надгробиях сталинского наркома и постсоветского бизнес-деятеля. Но вот пришло в голову, что эти три столь непохожие скульптуры изображают в каком-то смысле, как ни странно, одно и то же! А именно: коллективный портрет руководящего слоя СССР/России и других постсоветских республик. После революции, в середине и в конце XX века. Соответственно: красных революционеров, "выдвиженцев" 20-30-х годов и "новых русских". Менее чем за столетие эволюция прошла путь от "новых людей" Чернышевского, придуманных писателем Рахметовых (реально воплотившихся в "железном Феликсе" и других профессиональных революционерах) до... "новых русских". Три памятника дают исторический срез советской и постсоветской "элиты", как теперь принято выражаться. И вся история бывшего СССР после революции вкратце видна в этих трёх скульптурах.
Любопытно оценить, например, как постепенно обрастал имуществом руководящий слой советского/постсоветского общества. У Феликса Эдмундовича на постаменте нет никакой "частной собственности", если не считать гиперболически огромной шпаги (которая, строго говоря, тоже не его, а – символический Меч революции, как и он – её Рыцарь) и заштопанной на локтях гимнастёрки. У сталинского наркома Ивана Терентьевича Пересыпкина появляется шитый золотом мундир с погонами и маршальской звездой на галстуке – но это тоже атрибуты службы, а не собственности. Наконец, воплощение 90-х годов деловой человек Борис Яковлевич Чубаров даже в могилу сходит с целым гранитным "Мерседесом"...
При взгляде на эти три портрета, поставленные в ряд, по-моему, напрашиваются вопросы, скажем: мог ли такое предвидеть Чернышевский? Что бы сказали по этому поводу Рахметов и Дзержинский? да и мнение Ивана Терентьевича тоже было бы не лишено интереса...
Власть "выдвиженцев" кончилась вместе с властью поколения Брежнева и Черненко, и почти сразу выпавшие из ослабевших рук кремлёвских стариков властные атрибуты ловко подхватили люди в малиновых пиджаках и на "Мерсах".
Любопытно и то, что постаменты на трёх памятниках оказались столь разной высоты. Железный Феликс стоит на высочайшем пьедестале, он сам – почти как небожитель. Иван Терентьевич расположился уже гораздо ниже, а с более высоким уровнем его соединяет ниточка телефонного провода, по которому, как нетрудно догадаться, идёт разговор с Самим. Ну и, наконец, Борис Яковлевич обеими ногами стоит на грешной земле, почти не возвышаясь над ней. Сошествие